Главный герой киноленты Даррена Аронофски, не названный по имени, сказал о реакции публики на свою новую книгу:
Они в восторге. Они все поняли,
но каждый понял совершенно по-своему.
Так и зрители фильма. Каждый понял картину по-своему. Или не понял. Вообще.
Собравшиеся посмотреть анонсированный прокатчиками хоррор так и не дождались выскакивания из подвала зомби или хоть какого-нибудь завалящего вампира. Рассчитывавшие на классический триллер (этот термин тоже фигурировал в описании новинки) напрасно подозревали, что появившиеся на пороге незнакомцы возьмут хозяев дома в заложники. Перед зрителями одновременно развернулись личная драма, многословная притча, масштабная аллегория. Расшифровка всех метафор, заложенных в фильм, вылилась бы в том длиною с «Войну и мир». Если уж втискивать ленту в жанровые рамки, то их окажется несколько. Посмотрим на некоторые из них.
Этот фильм — о любви
Помните, что сказал апостол Павел в первом послании Коринфянам?
Любовь долготерпит,
милосердствует,
любовь не завидует,
любовь не превозносится,
не гордится,
не бесчинствует,
не ищет своего,
не раздражается,
не мыслит зла,
не радуется неправде,
а сорадуется истине;
все покрывает,
всему верит,
всего надеется,
все переносит.
Вот так себя ведет и героиня фильма. Воплощение апостольской любви. «Без имени, а значит — без судьбы» (формула позаимствована из шлягера про «Арлекино»). Как у безымянного клоуна из песни нет у молодой женщины судьбы. Есть только любовь. К Поэту. Или к Демиургу. Или к Богу. Нужное — подчеркнуть. Впрочем, неважно, к кому. Она любит Мужа. И она только и делает, что служит своему господину. Восстанавливает дом после пожарища. Готовит еду. Моет. Подметает. И преклоняется. Перед его поэтическим даром.
А что делает он? А ничего. Принимает ее обожание как должное. Более того: предпочитает поклонение толпы, отмахиваясь от тихих восторгов жены.
Этот фильм — о перверзном нарциссе
Перверзными нарциссами мир не особо переполнен. Процентов от общего числа человечества — всего от 1 до 8. Но вот достался барышне из фильма как раз этот самый нарцисс.
Любит только себя, все остальные — пешки, которые он расставляет на шахматной доске своего самомнения. Скажете, пусть Поэт пренебрегает потребностями безропотной жены, но ведь ломящиеся в дом во все больших количествах люди его радуют, он даже отдает им самое дорогое — новорожденного сына. На самом деле ему очень нравится собственный культ, выстроенный руками паствы. А постоянное восстановление сожженного дома с очередной влюбленной Музой тоже характерно для перверзного нарцисса: уничтожив актуальную жертву, он затевает цикл жертвоприношений самому себе заново с новой претенденткой.
Этот фильм — о мужчине и женщине
Женщина в фильме — идеал, гений домашнего очага, словно сошедший со страниц поэмы «Ангел в доме» (1854) англичанина Ковентри Патмора. Поэт девятнадцатого века отдавал дань восхищения своему домашнему (так и хочется сказать: ручному) ангелу:
Его богатство — милость девы.
Величьем подлинным сражён,
И сладких снов презрев напевы,
Живёт её улыбкой он.
Поэт из фильма Аронофски принимает ангельский характер своей нежной и трудолюбивой супруги равнодушно. Ему важнее пришельцы, наводняющие дом, новые впечатления, восторги публики. Когда после выхода долгожданной книги жена впервые сменяет рабочую одежду на элегантное вечернее платье, делает макияж и накрывает богатый стол, муж игнорирует ее попытки устроить праздник для двоих, впуская в дом разнузданную толпу.
Этот фильм — о несовместимости творческой личности и домохозяйки
Может, в этом-то все и дело? Ну, не нужны ему обеды/чистые рубашки/мытые полы… Нет-нет, нужны, но без претензий обеспечивающей все это женщины на ответное внимание и ласку. Она для него всего лишь «умный дом», исправно функционирующий, но не отвечающий его запросам о массовом преклонении. Ему мало преклонения в лице единственной женщины.
Вспомним двух персонажей из Библии, сестер Марфу и Марию. Пока Марфа хлопотала по хозяйству, готовя угощение для зашедшего на огонек Иисуса, Мария бездельничала, внимая речам гостя. Нашему Поэту в жены досталась деятельная и самоотверженная Марфа, и ему надо бы радоваться такому стечению обстоятельств. Будь его женой одухотворенная Мария, случилась бы борьба двух самомнений в одном доме.
Этот фильм — пересказ Библии
Такая трактовка сюжета получила наибольшее число сторонников. Жил-был Бог, который в титрах единственный именуется с большой буквы — Him. Богу стало скучно. Завязка сюжета: прозвучали четыре удара в дверь: тук-тук-тук-тук. Совсем как «тема судьбы» у Бетховена.
В дверь вошел Адам, а ночью Бог соорудил из его ребра Еву. И дальше по тексту: парочка нагло вломилась в рай (кабинет Бога) и расколотила кристалл, о котором зрителю пока ничего не известно. После изгнания родителей из рая подросшие сыновья Адама и Евы исполнили свои роли — Авель убит Каином. Потом случился всемирный потоп, воплощенный незакрепленной кухонной мойкой, которую бесцеремонно раскачали нахальные гости, наполнившие дом.
Написанная, наконец, книга — Новый Завет, а растерзанное толпой дитя — Сын Божий, плоть и кровь которого символически по-прежнему поедают верующие во время Таинства Евхаристии.
Обычно в Библии мы видим две силы: всемогущего Бога и бесконечно прощаемое им человечество. Однако люди-то не витают в пространстве, они топчутся по Земле, своей единственной планете. Аронофски, написав сценарий фильма всего за пять дней (на целых два дня опередив самого Создателя с его сотворением мира!), вводит в повествование третью силу — Землю, терзаемую неразумными потомками Адама.
И вот тут мы подходим к следующей трактовке сюжета.
Этот фильм — об экологии
Земля, наша мать, не выдерживает бесчинств людей, поощряемых попустительством Бога. Мать долго старалась быть сдержанной, в начальных кадрах она вежливо упрашивала незваных гостей покинуть дом, не ломиться в кабинет, не взбираться на мойку, робко при этом бормоча: «Не могли бы вы спуститься с раковины?». Но последняя капля переполняет чашу терпения. Муж дожидается, пока уставшая мать заснет и похищает новорожденного, вручая его своим поклонникам. С последним актом ритуального каннибализма толерантность героини иссякает. Реакция Земли — осколок стекла в руке и расписывание им наглых физиономий пришельцев: аналогия землетрясений, ураганов, цунами и других попыток многострадальной планеты освободиться от терзающего ее груза людских толп.
Сам режиссер настаивает именно на такой трактовке сюжета. Отсюда и цикличность повествования. В начале фильма крупным планом — обожженное женское лицо в пламени и мужские руки, очищающие от пепла кристалл и водружающие его на постамент.
Чуть позже — просыпающаяся в постели другая женщина в исполнении Дженнифер Лоуренс. В конце фильма отчаявшаяся хозяйка дома бросает зажигалку в разлившуюся нефть и взрывает жилище. И все повторяется снова. Герой Хавьера Бардема вынимает из груди умирающей жены сердце, извлекает из него кристалл и ставит на постамент. Новая женщина просыпается в супружеской постели.
Новая планета? Или Земля, свободная от людей, которым еще предстоит появиться и изуродовать ее?
Таинственный желтый порошок
Число пазлов, из которых складывается фильм, можно было бы множить и множить. Однако есть один маленький пазл, не дающий покоя всем, посмотревшим ленту. Что такое желтенькое насыпает героиня в свой стакан в критических ситуациях? Этот же порошок из флакона с безыскусной надписью yellow (желтый) она добавляет и в штукатурку, окрашивая стены.
Когда про желтый порошок спросили Аронофски, тот ответил следующее:
Я думаю, что у Джен есть ответ получше, чем у меня. Скажу только, что это возвращение к викторианским романам и идее более глубокой связи матери и дома.
Что за викторианские романы имеются в виду? Оказывается, в 1892 году Шарлотта Перкинс Гилман опубликовала короткую новеллу The Yellow Wallpaper («Желтые обои») о запертой в желтой комнате женщине. Подобно героине фильма она не покидает жилище, до одурения рассматривая стены своей комнаты. Идея рассказа — ограничение жизни женщины домом, а желтый цвет — символ безумия.
Пазлы можно множить до бесконечности: фильм многослойный как пирог. В нем нет одной-единственной интерпретации. И не на каждый вопрос дан однозначный ответ.
— Кто ты такой?
— Я — это я. А ты кто? Ты была моим домом.
— Куда ты несешь меня?
— В самое начало.
